Подружка

Камыш зацвел…

Его тугие колотушки слегка покачиваются под ласковым дуновением легкого ветерка. А по зеленой глади воды уже расползлась вездесущая ряска. Ух, и как я только ее не выводила. Только-только соберешь – а она уж заново народилась!

Солнышко клонится к низу. На бережок зеленый выползают язычки вечернего тумана, что всегда заводится у воды и в низинах. Словно живой, туман подползает все ближе и ближе к стволам деревьев, которые стройными рядами обступили мой пруд. Их тут раньше не было, а было поле. Люди насадили. Парк тут был. Красивый, ухоженный. А потом позабросили, и теперь тут только дебри непролазные. Но так то оно лучше.

Тишина-а-а… Кончился бешеный май, отгремели соловьиные трели и трубные уханья кукушки. В предзакатный час даже стрекозы и комары притихли. Мошкара безмозглая, и та понимает важность момента. Новолуние сегодня. Значит, ночь будет темная, хоть глаз коли. Господи, благодать то какая! И как хорошо, что меня угораздило утопиться именно в этом пруду.

Ой, тьфу, да что же я? Нехорошо, конечно, вышло. Но пруд мне достался, все же, неплохой. Маленький только. У берегов совсем мелко, только на самой середине глубина в два человеческих роста. Раньше то он глубже был. Еще лет семьдесят назад вода вон до того камня доходила. Если так и дальше дело пойдет, то еще лет через двести мне придется отсюда переселяться. Хоть в соседний большой пруд. А как не хотелось бы. Тамошним девкам ой как не повезло. Простору много, а тоже не разгуляешься особо. Туда народ купаться повадился. С одного берегу песка насыпали, лавочек наставили, настроили шатров торговых. Не только что днем, а и до самой полуночи у них там гульба идет, музыка гремит, ребятишки шумят, галдят. Ни покою нет, ни роздыху. А с другого берегу рыбаки досаждают. Нет, ну глупые люди, ну какая сейчас рыба? Не те уж времена. Выловили рыбу всю, какая была, одни лягушки остались. Да вдобавок, прямо к берегу подступают высоченные дома. Ох, какие дома сейчас строить то стали! И как жить то на такой верхотуре? Это ж, пока до самого верху то доберешься, семь потов сойдет! А до ветру как? А потом обратно? Нет, странный народ нынче пошел, странный.

Нет, ежели нужда придет отсюдова уходить, то придется пересекать большую каменну дорогу. Ох, жуть то какая! Вот придумали тоже. Телеги сами едут, да еще рычат, фырчат, словно звери дикие. А как несутся то резво! Того и гляди сшибут и размажут по гладкой каменной дороге. Водяник говорил, что это называется машина. Да как ни назови – все одно, жуть. И ни одной лошадушки не проедет по той дороге, ни одной за тридцать лет не видала. С тех пор, как деревня то сгинула, а на ее месте вон те большие кирпичные дома выросли. Город подступает все ближе. Глядишь, скоро стану совсем городская.

А как дальше уходить – дело нехитрое. Я хоть баба то темная, в картографиях не ведаю, но тут и ведать нечего. Ползи себе вдоль ручья, пока он в речку какую не вольется. А речка непременно в большую реку войдет. Глядишь, так можно и до моря добраться. Страсть как охота на море поглядеть! Правда, дядька водяник баил, что вода морская соленая и для организму моего непригодная. Ну, да я заплывать в море не буду, погляжу только одним глазком и назад в речку.

Но это будет потом, а пока и здесь жить можно. Бывают, правда и здесь рыбаки. Ребятишки все больше озоруют. Огольцов таскают да окуньков мелких. А раньше и здесь бывала рыбешка посолиднее. Да вот, приехали как-то раз умники, да и разобрали плотину, спустили всю воду почти. Рыбу всю собрали да и увезли. Дядька водяник приходил, ругался, шумел. Не уследила, дескать. Да я сама насилу в камышах схоронилась! А то, и меня в кузов погрузили бы и увезли на потеху. Да и вообще, не нанималась я ему за рыбой следить! Это ему хорошо, он в любой водоем подземными водами проникнуть может. Хоть в колодец. Мне то по верху, по земле то есть, ползти придется, если что.

Ну а пока мне и тут хорошо. Скучно, правда. Вот, девкам из соседнего пруда не скучно, их двое. Эх, была бы у меня подружка! А то, и словом то не с кем перекинуться. Однажды завела я беседу с одним молодцем. Он телегу свою скороходную мыл водицей с моего пруда. Видный такой молодец, чернявый, долгоносый, с югов видать. Все покататься меня звал. Дал какую то бумажку с цифирками. Думал, что я с того берега приплыла. Не поленился объехать пруд да на другом берегу все высматривал, все искал по кустам. Вот уж я насмеялась, со дна на него глядючи. Да-а-а… Тоска зеленая. Скучно мне без подружки.

О! Это еще что такое, что за орда налетела?! С полными сумками. Ну все-о-о, сейчас костерок запалят, мясо станут жарить. Зачастила что-то в последнее время сюда молодежь. Теперь всю ночь будут гудеть, байки травить. Разойдутся только под утро. А подглядывать за ними – невелика потеха. Все на один мотив разговоры у них, все мысли об одном только. Да что я, сама такая была.

Нет, не-е-ет, в мое то время молодежь другая совсем была. Иголки в руки не тыкали, как энти вон. Страсть то какая. А после млеют, будто пьяные. Помнится, в детстве я тифом болела, так мне доктор уколы делал. Больно то как было! Ни за что бы не стала сама себя колоть. И что за удовольствие они в этом находят?

Вот, тоже, чудно как получается. Уж столько лет, как распрощалась я с жизнью. Уж и мать и отца не помню, и не помню я того парня, из-за которого в омут с головой бросилась, ни лица уж не помню его ни имени. Зато помню, какие больные уколы мне доктор делал. Странная эта штука – память.

Да и девки в мое время другие были. Цигарки не смолили вместе с парнями, косы не резали и юбку надевать не забывали. А эти – лоскут вокруг задницы повяжут, вот и вся одежа. Вон, сидит одна на бревнышке, ноги расставила, у ей же там наружу все, все видать. Тьфу, страмота! Эх, вот если бы я в свое время могла вот так то щеголять, глядишь, все иначе бы обернулось. Глядишь, нашелся бы и на меня какой охотник. Да, что жалеть то зря теперь, дело прошлое. А ножки то у меня постройнее будут. Да и фигуркой то я была куда как покрасивше, да и на личико тоже… Почему же была? Я и сейчас ничего. Я же не изменилась совсем. Тут дядьке водянику спасибо, вовремя подобрал меня горемычную, укрыл густым теплым илом, нашептал на ушко слова заветные. А не то бы давно уж съели раки тело мое белое. А душа бы горела теперь в геенне огненной. Ведь грех на мне тяжкий, ох тяжкий. Кого бы другого убила – Бог простил бы, а себя саму – не простит ни в жисть. Так что, уж лучше духом неприкаянным маяться до второго пришествия. Да хоть бы оно уж завтра пришло! Тоска заедает!

Эй, эй! Так и убить можно, во второй то раз! Вот гаденыши, бутылки бросают в воду. Нет, ну до чего бессовестные, хозяйничают, как у себя дома. Потом еще костер туши за ними. А один вон, что это он отделился то ото всех? К берегу идет. Скупнуться чтоль решил? Вот до чего упился, тут же тины по колено! А сам из себя ничего. Красавец даже! Высокий какой, косая сажень в плечах! По таким девки завсегда сохнут. А может… а может показаться ему? Может, не испугается? Спьяну то, может и не разберет. Вон, как шатает его уже. Э! Э, ты что делаешь, обормот?! Ты почто мне воду оскверняешь? Ведь кустов же полно вокруг, да встань ты к любому дереву! Нет, надо непременно в воду! Ну, погоди ужо у меня, точно покажусь! Ах, ты сам ко мне идешь? Ну, плыви, плыви давай. Ого, как загребает. А волну какую поднял, будто пароход. Кажется, будто вода так и закипает вокруг его молодого, сильного горячего тела. Ох, хорош, хорош! Ну, иди же ко мне, милый мой, иди же. Прикоснись ко мне… согрей меня… вот так… вот так…



***





В один из теплых июньских вечеров группа молодежи, в которой парней и девушек было примерно поровну, расположилась на берегу пруда, устроив своеобразный пикничок. Место они выбрали, лучше не придумаешь. Маленький, заросший камышом прудик, находился очень близко к новостройкам, в которых и проживала вся эта веселая компания. Со всех сторон пруд обступала парковая зона, больше напоминающая дикий лес, если бы не деревья, что высажены были по линеечке. Густые заросли замечательно скрывали и небольшой костерок, и всех сидящих у него от посторонних взглядов. Молодежь всегда старается укрыться от назойливой слежки старших, в особенности, если есть что скрывать.

Повод, по которому все собрались никто в точности уже не помнил. То ли обмывали поступление в вуз одной из девчонок, то ли ее день рождения, а вот которой из них – тоже никто особо не представлял. Важен, в общем то, был вовсе и не повод. Важно было то, что все наконец то вырвались из дома и собрались вместе, что впереди потрясающая ночь, что они собираются классно провести ее, что Диман достал травы, что Толстый, как обычно, уколется своей дрянью и ни с кем не поделится, что Танюха, по слухам, решила распрощаться с девственностью, а значит, кому то сегодня повезет. В общем, настроение было боевое, а желание оторваться по полной настолько сильным, что ребята уже очень скоро дошли до кондиции.

Никто сразу и не заметил, как длинноногий, атлетически сложенный красавец Диман потихоньку отошел от общей группы и встал, пошатываясь, у самой кромки воды. Немного погодя, он ловко освободился от брюк. И лишь когда его белая футболка светящимся пятном спланировала на траву, а силуэт его стройного тела полностью скрылся во мраке ночи, народ заволновался и всполошился. Поначалу сидящие у костра только подавали реплики, и их голоса далеко разносились по округе, отраженные и усиленные зеркалом воды.

- Э, ты, укурок, куда полез?!

- Думаешь, я тебя вытаскивать полезу? Ни фига, я сам в дупель!

- Идиот, там тина одна!

- Дима, и нам рыбки налови! (девичий возглас и хихикание)

- Утонешь – можешь домой не возвращаться!

- Ой, Димочка, возвращайся, там же темно, смотри не утони!(снова девичий голос)



Потом пара парней, еще более или менее твердо держащихся на ногах, все же проковыляла с неохотой к берегу, всячески костеря своего неразумного товарища. Но когда ночную тишину взрезал душераздирающий Димана вопль, друзья его опрометью кинулись в воду, не тратя время на раздевания. Совсем недалеко от берега, где воды было только по грудь, раздавались плески и шумное барахтанье. Парни подхватили под мышки упирающегося и отбивающегося Дмитрия, и таким образом доволокли его до самого костра. Тот уже утих, лежал на спине без движения и безумными глазами таращился в небо.

- Ну, ты, придурок даешь, обкурился совсем.

- Э, Диман, ты че?

- Кто тебя там укусил за задницу?

- Это он раков на живца ловил.

В тоне беззлобных шуток явно слышалась тревога. Кто-то заботливо сунул ему в руку пластиковый стаканчик, наполненный водкой.

- Освежись, Диман.

Залпом осушив стаканчик и отказавшись от закуски, перепуганный и бледный парень наконец смог из себя выдавить:

- Пацаны, там русалка. В натуре. Я не вру. Я ее щупал.

- О-о-о, все! Диману больше не наливать!

- Ну ты ваще, обкурился!

- Ты че себе в косяк забивал? Я тоже такой глюк хочу словить!

- А она красивая? Красивее меня?

- А за какие места ты ее щупал?

Друзья продолжили подтрунивать над ним уже с явным облегчением. Ну, перебрал, ну с кем не бывает. Главное, что все обошлось.

А Диман, немного обсохнув у костра, вновь встал и направился к воде.

- Э,э! Куда? Ну ты ваще, отморозок.

- Ребята, держите его. Димочка, стой!

- Надо упоить его, чтобы вообще встать не мог.

- Да не полезу я больше! – бросил в ответ парень и уселся на берегу.

Немного погодя, он вернулся к костру, прихватил непочатую бутылку водки и унес ее с собой, снова усевшись на берегу пруда.

Над горизонтом уже занималась заря, и народ уже засобирался по домам, а Диман все сидел особнячком на берегу согнув колени. Прихлебывал из горла обжигающую горло жидкость и все всматривался мутным, опьяненным взглядом в зеркальную поверхность пруда.

- Ну ты как, идешь? – окликнул его кто-то из парней.

- Нет, я тут остаюсь! – отрезал Диман и уронил голову на сложенные на коленях руки.

- Ну как знаешь.

Кампания разделилась на более мелкие группы или пары и разбрелась в разные стороны. Парни пошли провожать домой девушек, а потом и друг друга. Самых нестойких оттаскивали от костра просто волоком. С тяжелым и большим Дмитрием никто не желал надрываться, и потому все рассудили, что лучше его оставить здесь. Проспится на травке и сам домой вернется. На поляне осталась только одна девушка. Она еще ночью подобрала в траве намокшую от росы его майку, просушила ее у костра и сейчас набросила осторожно ему на плечи.

- Дима, Дим, оденься пожалуйста, простудишься ведь.

- Отвянь, коза, - коротко буркнул парень не оборачиваясь и сбросил майку с плеч, покрытых мелкими бисеринами пота.

- Дим, у меня ведь сегодня день рождения. Не обижай меня сегодня, пожалуйста. Ну, одень хоть майку. Я ведь о тебе забочусь, - пролепетала девушка растерянно, подбирая его футболку с земли.

- Да пошла ты знаешь куда со своей заботой?! Ты достала меня уже! – злобно огрызнулся Дмитрий, оглядываясь через плечо. – Уже вот она где, твоя забота! – провел ребром ладони по горлу. Потом вырвал у нее из рук свою футболку, скомкал из нее шар и забросил с размаху в воду.

- – Ну, что встала? Шагай отсюда, овца, в зеркало то хоть на себя смотрела?

- Да, да, вот так вот бегом и уматывай, от меня отстань только! – прокричал он уже вслед убегающей девушке и вновь уронил голову на руки.

Послышался всплеск по воде, будто большой сом звонко шлепнул по водной глади хвостом. Парень резко вскинул голову, жадно всматриваясь в поднявшиеся волны. Ничего так и не разглядел, тяжело вздохнул и откинулся на траве на спину, прикрыв глаза рукой от утреннего солнышка. Через пару минут послышалось звучное богатырское храпение.





***





Снова липкие вечерние сумерки опустились на землю. Ветра совсем нет, и только у воды уже ощущается вечерняя прохлада. А у меня радость большая. Наконец то скоро у меня появится подружка. Весь день сегодня люди воду мне баламутили. На лодках с баграми весь пруд прочесали. Ищут ее. Да сих пор не угомонились. И не только на моем пруду, а и на соседнем. Ну да где им ее найти. Я уже зарыла ее глубоко-глубоко в донный ил. А перед этим нашептала ей на ушко те самые заветные слова, что накрепко тогда запали мне в память. И через недельку будет у меня подружка. Она очень красивая. И похожа на меня, такая же молодая и глупая. Какой я была когда-то. Видала я все, как она сиганула то. Думала дуреха, он ее вытаскивать полезет. Ха, как же, он спьяну то и не разобрал. Уж я то ее приняла, привела к себе за ручку, обласкала и утешила. Ничего, не горюй, подружка, вдвоем то нам куда как веселее будет!

---

Лавры.

Это просто лавры Темного не дают мне покоя. Догнать я его не догоню, этого великого сказочника, но в погоню пуститься, я думаю стоит. Не закидывайте так уж сразу шапками. Кто придумает самое лучшее название - для того я тоже стишок сочиню.

---

Цветение серебра.

А я вот сказку сочинила







В некотором царстве, в некотором государстве, давным-давно, в незапамятные времена, жила-была…

Хм, а зачем ходить так далеко? Эта история вполне могла происходить и совсем рядом. Да хотя бы в соседней деревне! И, возможно, совсем недавно, да хоть в прошлом году. А может, еще и не произошла вовсе, но тогда непременно скоро произойдет.

Так вот, жила в соседней деревне девушка. Совсем обычная, ничем не примечательная девушка. Не сказать, чтобы красавица, но и не дурнушка. Дай бог памяти, как же ее звали? А давай вместе придумаем ей имя? Пусть она будет у нас Анной, куда уж проще и обыкновенней.

Жила Анна совсем одна. Ее мать и отца погубило какое-то неизвестное моровое поветрие, что скосило в ту страшную годину, почитай что, пол страны. Ни братьев, ни сестер родители не успели ей оставить. Некоторое время о ней заботились бабушка и дедушка, но и они вскорости отошли в мир иной. Старенькие, все-таки, были.

В общем, сироткой была наша Анна. Старый домишко, в котором жила она, находился на самом краю деревни. До леса, который плотной стеной окружал деревню со всех сторон, было рукой подать, только шагни за порог. Выходит, и впрямь, это происходило очень и очень давно. Нынче леса уж не те, да-а-а…

Чтобы прокормиться, работала Анна, не покладая рук, с утра и до позднего вечера. И все равно, жила она очень бедно. Трудно приходится одинокой женщине, если нет рядом сильного и заботливого мужчины. А на это Анне рассчитывать и не приходилось. Кто же возьмет в жены сироту бесприданницу? Хотя, было у Анны богатство, было. Какое самое главное богатство женщин? Правильно, это волосы. Да еще добрый и кроткий нрав, но вот это всегда ценилось мужчинами намного меньше. А волосы у Анны и впрямь были настоящим богатством. Густые тяжелые пряди пушистыми волнами струились по плечам и спине, спускаясь ниже колен. Когда принималась она расчесывать на ветру свои каштановые локоны, то солнце медным блеском играло на ее волосах, и блеск этот слепил глаза. Когда же она заплетала их в косу, то коса ее тяжелой змеей вилась за спиной, оттягивая голову назад, придавая осанке царственную строгость, а походке – величавость. Многие деревенские юноши заглядывались на Анну с нескрываемым восхищением, а девушки с той же нескрываемой завистью.

Как уже было сказано, тяжко приходилось бедной сиротке. Да лес-кормилец в беде не оставит. Прокормит лес того, кто не ленив да сметлив. Каждый день почти хаживала Анна в лес и никогда не возвращалась с пустыми руками. Щедро одаривает лес того, кто склонит спину перед каждой ягодкой, перед каждым грибочком. По весне щедро поил лес девушку березовым соком, угощал первыми грибами - сморчками, кидал под ее стройные девичьи ножки подснежники и ландыши. Летней порой баловал дикой лесной малиной и земляникой, одаривал мясистыми груздями да волнушками. По осени поспевали для нее орехи да дикие яблоки. Даже зимой, увязая по пояс в сугробах, тащила Анна из леса большие вязанки хвороста, сгибаясь в три погибели от непомерной ноши.

Вот и в тот погожий весенний денек, наполненный веселым птичьим щебетом, прокаленный ласковым, жарким майским солнышком, пошла Анна в лес по привычной, проторенной дорожке. Все домашние дела были переделаны: грядки прополоты, птица накормлена, горница убрана, и девушка с полным правом могла насладиться лесной прогулкой. Анна шла легко и быстро, мурлыкая себе под нос какую-то незатейливую веселую песенку. В это время в лесу делать еще особо было нечего. Ягода еще не поспела, грибов тоже нет. Чтобы оправдать потраченное время, можно было набрать березовых почек для целебного настоя, да хворосту для растопки печи – но это она еще успеет на обратной дороге. А пока резвые молодые ноги несли ее вприпрыжку по узким лесным тропкам. Она спешила. Спешила услышать витиеватые соловьиные трели, спешила испросить у кукушки о своем веке, спешила сорвать и вставить в волосы первый душистый ландыш. Замечталась Анна, очарованная великолепием пробуждающейся природы и сама не заметила, как оказалась так далеко от дома, что дорогу назад уже и не помнила. Места пошли незнакомые, неизведанные. Странным это показалось Анне, ведь она исходила весь лес вдоль и поперек на день пути от деревни, знала его лучше, чем свою собственную маленькую избушку. А тут вдруг перестала узнавать местность – не могла же она и в самом деле за несколько часов зайти в глубь лесной чащи на несколько дней пути. Ей бы повернуть назад да поискать дорогу домой, но Анна лишь рукой махнула легкомысленно и продолжила беспечно забираться в самую чащу. Лес – добрый друг, он не обидит.

Присела она передохнуть у сплошной стены из колючего дикого терновника. Устало опустила на траву рядом с собой корзинку, в которой сиротливо перекатывались две ранних сыроежки да один красивый камушек, найденный в лесном ручье. И вдруг слышит Анна будто бы перезвон сотен серебряных колокольчиков. Перезвон тихий, невнятный, но, продолжая вслушиваться в необычные звуки, девушка все явственней различала в нем необычную прекрасную музыку. Она покрутила головой, определяя, с какой стороны доносится эта музыка, и поняла, что звон исходит как раз из-за терновых кустов. Любопытство, как говориться, кошку сгубило. Но и противостоять все нарастающему любопытству девушка никак не могла. А потому, принялась исследовать сплошную колючую стену, пытаясь проникнуть за терновые заросли. Наконец она обнаружила узкий лаз, и, недолго думая, протиснулась сквозь него.

То, что открылось взору Анны было превыше всяких ее ожиданий, превосходило любые ее самые замысловатые фантазии. Через этот лаз она попала на просторную поляну. Мелодичный перезвон издавали и впрямь серебряные колокольчики. Это были невероятно прекрасные цветы, похожие на колокольчики. Вся поляна была усыпана ими, отчего создавалось впечатление, будто стоишь не берегу озера из жидкого серебра. Ветер гнал по поляне-озеру серебряные волны, раскачивая стебли цветов, понуждая их тихонько мелодично позванивать под его ласковыми прикосновениями. Не смея сделать ни шагу, Анна присела на корточки, и прикоснулась к ближайшему цветку. Колокольчик затрепетал, издавая тоненькое позвякивание, которое удивительным образом гармонично вплеталось в общую мелодию. Тогда Анна потянула цветок на себя, чтобы сорвать его. И в тот момент, когда стебель надломился, серебряная музыка внезапно оборвалась на высокой печальной ноте и на поляне воцарилась тревожная тишина.

Девушка перепугалась, понимая, что натворила что-то непоправимое и страшное. Но еще больше она испугалась, когда услышала прямо у себя над ухом:

- Эй! Ты что наделала?!

Резко обернувшись, девушка увидела стоящего у себя за спиной высокого и стройного юношу, который смотрел на нее сверху вниз нахмурив брови. Незнакомец был хорош собой, если не сказать больше – он был просто прекрасен.

- Ну что за дурная привычка у вас, все нужно сорвать, сломать, испортить! И вообще, как ты здесь оказалась? - Продолжал молодой человек распекать остолбеневшую от неожиданности девушку. Он забрал цветок из ее рук и тоже присел рядом с ней на корточки. Юноша приставил сорванный цветок на место. Осторожно соединяя концы слома, он провел пальцами по стеблю, прошептал одними губами какие-то слова на непонятном языке и развел ладони в стороны. Колокольчик закачался на своем месте и благодарно зазвенел. И тут же его звон подхватил хор тысяч других цветов по всей поляне. Музыка возобновилась.

- Вот так то лучше. – удовлетворенно кивнул прекрасный незнакомец и обернулся к Анне. Он окинул насмешливым взглядом девушку с головы до ног, и правая бровь его удивленно поползла вверх. Тут было чему удивиться. Продираясь через терновник, Анна порвала одежду во многих местах, перепачкала подол в земле, потеряла левый ботинок. Коварные терновые колючки подцепили и сорвали косынку с ее головы, а потом и ленту, что удерживала волосы. И ее густые, темно-каштановые пряди с медным отливом рассыпались по плечам, окутывая девушку пушистым покрывалом, спадая на землю тяжелыми волнами и теряясь в траве.

- И все же, как ты нашла эту поляну? – продолжал молодой человек. – А? Что молчишь? Ты немая? Или глухая? – вопрошал юноша, но Анна не могла выдавить из себя ни слова в ответ. От удивления, смущения и стыда язык ее словно прилип к гортани, и она лишь продолжала молча разглядывать странного парня. В голове ее роились бесконечные вопросы и не находили ответа. Кто он? Откуда? Одет как дворянин: камзол богато расшит золотом и самоцветами, но ведь до ближайшего поместья многие и многие лиги, а одежда прекрасного юноши даже не запылилась. Да и фасона такого не носили. А, может быть, это новая мода? Необычными были и глаза юноши – фиалковые, с чуть приподнятыми внешними уголками, что придавало его лицу кошачье выражение. Странными были и его волосы – пепельно-жемчужного цвета, они совсем не выглядели седыми и доходили до плеч. Парень заправил выбившуюся прядь за ухо. И тут Анна совершенно потеряла дар речи. Кончик его уха был заостренным и удлиненным. Такого бедная девушка и представить себе не могла.

А музыка серебряных колокольчиков все продолжала и продолжала звучать, незаметно перестраиваясь на какой-то праздничный и торжественный лад. Странный незнакомец встрепенулся, прислушиваясь к перезвону, потом перевел взгляд на Анну и промолвил озабоченно:

- Тебе нельзя здесь находиться, - он обхватил обеими руками ее за плечи, принуждая подняться с земли, сам же с тревогой вглядывался куда-то в пустоту над поляной. – Ну-ка, прячься скорее, быстро, быстро! – и поволок онемевшую девушку к ближайшему дереву. Усадил девушку под раскидистой плакучей ивой, которая тонкими своими ветвями образовывала зеленый шатер, так, чтобы ее не было видно с поляны. После прекрасный эльф, а это был, как нетрудно догадаться, именно эльф, сам вышел на середину поляны и вытянул руки в приветственном жесте. Сгорая от любопытства, Анна выглядывала из-за ветвей одним глазком. Она различила сначала клубы призрачного тумана над травой, туман все сгущался, клубился, мерцал радужными сполохами. Наконец, дым расступился, и, как будто бы из ниоткуда, словно из воздуха, на поляну вышла торжественная процессия. Дамы и кавалеры в прекрасных, праздничных одеждах из шелков и парчи, в богатых, мерцающих изумительным блеском, украшениях, с замысловатыми прическами, обрамляющими их прекрасные, светящиеся неземным светом лица. Волшебные существа ступали по траве, будто бы и не касаясь земли. Ни один серебряный колокольчик, ни одна травинка не примялась под их ногами. Мужчины были стройны, элегантны и величественны. Женщины – утонченны и изящны, и красивы так, будто это ангелы небесные спустились с облаков на землю. Процессию сопровождала загадочная, чарующая музыка. Откуда? Анна глядела во все глаза, стараясь не упустить ни одной мелочи, ни одной детали. Многие из этих удивительных созданий держали в руках странные музыкальные инструменты, то ли гитары, то ли домбры, а то ли лиры, но не каждый играл на них. Зоркая Анна разглядела, что не каждый инструмент имеет струны.

Просторная лесная поляна была уже переполнена народом, а процессия все продолжала прибывать. Эльфы становились по кругу поляны, каждый занимал свое место. Но вот, наконец, когда музыка серебряных колокольчиков в сочетании с музыкой, что наигрывали эльфы, издала последний, торжественный аккорд, на поляну ступила самая прекрасная из всех женщина. Наверняка, это королева, - подумалось Анне. На женщине были самые красивые и дорогие одежды, она выступала царственной неторопливой походкой, гордо держала голову, чуть приподняв подбородок. Едва завидев ее, все находящиеся на поляне поспешили склониться перед ней в почтительном поклоне.

Подошел к королеве и тот юноша, что разговаривал с Анной. Он склонил перед царственной эльфийкой колено. А королева ласково улыбнулась ему и провела рукой по жемчужным волосам. Они заговорили на незнакомом для Анны языке, до нее лишь долетали звуки их голосов. И вдруг королева замолчала и стала пристально вглядываться через пространство поляны прямо сквозь ветви той самой ивы, под которой пряталась Анна. Все остальные эльфы прекратили игру и разговоры, и на поляне воцарилось тягостное молчание. Девушка застыла ни жива ни мертва, опасаясь даже вздохнуть. Королева что то спросила у молодого эльфа, что все еще стоял перед ней склонив колено, и тон ее голоса поменялся с ласкающе-нежного на строгий и осуждающий. Юноша только развел руками и покаянно опустил голову. Тогда эльфийская королева протянула руку в ту сторону, где сидела Анна и поманила ее пальцем. Она заглянула девушке прямо в глаза, сквозь ветви, сквозь листья, безошибочно определив, где та находится. И Анна поднялась со своего места, не в силах противиться приказу, и робкими шажками пошла навстречу королеве. Шла медленно и осторожно, стараясь не наступить и не помять ненароком ни одного серебряного колокольчика. Дойдя же, наконец, до королевы, девушка рухнула перед ней на колени, низко склонив голову.

Эльфийка протянула к Анне руку и взяла ее за подбородок, развернула ее лицо к себе и заглянула Анне в глаза. Бедной девушке показалось, будто бы всю ее душу вывернули наизнанку, но отвести взгляда она не смела, да и не смогла бы она этого сделать, даже если бы и захотела.

- Встань, дитя мое, - произнесла наконец эльфийка на человеческом языке, и в голосе ее проявилось чуть более теплоты. - Обычно мы не позволяем смертным приходить на это тайное место. И уж конечно, никому из смертных еще не удавалось увидеть праздничное шествие в честь цветения серебряного колокольчика. Ведь цветок этот цветет лишь один день в году. А ну-ка, отвечай, кто ты такая есть, откуда и как сюда отыскала дорогу?

И тут Анну словно прорвало. Слова сами собой полились из ее уст. Она поведала королеве о себе, о своей жизни, о своей дружбе с лесом, своем неуемном любопытстве и даже о том, как чуть было не погубила один из чудесных цветов. Она просила не ругать и не наказывать того юношу, обещала, что никому-никому не расскажет о том, что видела. И что она готова тут же умереть, не сходя вот с этого самого места, если это будет достаточным для нее наказанием.

- Я знаю, не расскажешь, - промолвила королева в ответ с насмешливой улыбкой. - Но и отпустить тебя просто так я не могу, бедное дитя. Наши законы велят нам погружать в вечный сон всякого смертного, узревшего эльфа. Только так нам удается выживать и оставаться незамеченными в вашем жестоком мире. Но для тебя мы готовы сделать исключение, дитя мое. Ты можешь оказать нам одну услугу, и взамен я позволю тебе уйти восвояси.

Анна отвечала, что она готова расшибиться в лепешку, чтобы услужить прекрасной королеве, что она все-все умеет, не боится работы и готова провести хоть весь век в услужении у волшебных существ, лишь бы иметь право взирать на их необыкновенную красоту и любоваться их неземной статью. На что королева рассмеялась, искренне и весело, отчего зазвенели в тон ее голосу все серебряные колокольчики на поляне и заулыбались все ее придворные и фрейлины.

- Так тебе одного раза мало? – с доброй насмешкой в голосе проговорила эльфийка. - Ну, что ж, как у вас там говориться, за погляд деньги берут, верно? Я возьму с тебя кое что подороже, дитя мое, - сказала королева и громко хлопнула в ладоши. Из толпы суетливо вынырнул паж, такой же стройный, юный и прекрасный, как и все эльфы. На руках он держал подушечку из мягкой ворсистой ткани. А на подушечке лежали, сделанные из золота и украшенные драгоценными каменьями… не догадываешься что? Ножницы! Чуешь, что дальше будет?

Королева обвела рукой музыкантов и продолжила речь. – Посмотри на наши лютни, Анна. – и у девушки даже не возникло в мыслях вопроса, как та узнала ее имя? – Посмотри, струны на них износились и порвались давным-давно. Музыканты носят с собой свои инструменты лишь в память о былых днях, когда мелодии наши звучали многоголосым хором. Сейчас же лютни наши звучат одинокими голосами в лесной тиши. Ты, наверное, спросишь, почему бы нам не сделать новые струны? Но это вовсе не так просто, Анна, не так просто. Струны на наших лютнях сделаны не из металла, а из волос смертных. Потому то они звучат так прекрасно и чарующе. Да, вы, смертные, удивительный народ на самом то деле, а вовсе не мы, эльфы. Только струны нужно делать лишь из волос такого человека, который имеет доброе сердце и чистую душу, Лишь тогда музыка будет прекрасной. Очень и очень давно не встречался нам никто из смертных, кто мог бы подойти для этого. Я предлагаю тебе сделку, Анна. Твои замечательные волосы взамен того, что и в следующем году тебе позволено будет прийти на это тайное место и полюбоваться на праздничное шествие. Что скажешь? Не жалко тебе будет расстаться со своим величайшим и единственным богатством?

Не помня себя от восторга, девушка отвечала, что с радостью отдаст королеве все, что имеет. А волос, что волос? Такой пустяк! Дайте ей в руки ножницы и она сама обрежет их.

- Ну, ну, это уже лишнее, - пробормотала королева, довольная таким рвением и махнула рукой. К Анне тот час приблизился паж с ножницами, и, через несколько минут, она имела на голове аккуратную стрижку шапочкой, какую носят иногда рыцари под шлем. Она лишь с грустной улыбкой проводила взглядом пажа, уносящего на подушечке пушистое одеяло ее волос, длинными медно-каштановыми прядями свисавшее с обеих сторон.

- Не горюй, дитя мое, волосы отрастут, не зубы все же. – промолвила эльфийская королева и ласково улыбнулась девушке. – Лучше возьми вот это, - и Анна дрожащими руками приняла из рук королевы флакон, наполненный светящейся жидкостью. – Когда вернешься домой, капни несколько капель этого зелья себе на голову, и волосы вскоре отрастут длиннее и гуще прежнего. Зелье это и во многом другом может помочь, там сама разберешься что к чему, так что расходуй его экономно. – немного помолчав, королева добавила, - так, чтобы хватило на год, - и улыбнулась. А пока ступай, мой сын проводит тебя. И возвращайся сюда через год, но не раньше, - и с улыбкой погрозила Анне пальцем. После этого эльфийка словно растворилась в воздухе, расплылась призрачными клубами дыма. Так исчезает утренний туман, чуть пригреет жаркое обеденное солнышко. Вслед за своей королевой так же исчезли в воздухе и вся ее свита, и музыканты, и все, кто находился на поляне. Остался лишь тот самый юноша, что первым встретился Анне.



Надо бы и ему придумать имя, верно? Ты не в курсе, как эльфы называют своих принцев? Я тоже не знаю. Ну, ладно, пусть будет просто принц.

Как добралась до дому, девушка совсем не помнила, знала лишь, что обратная дорога заняла куда меньше времени. Знают эльфы тайные лесные тропы, знают, как пройти через лес так, чтобы во много раз сократить путь. По дороге эльфийский принц рассказал Анне, что следить за поляной, оберегать ее от посторонних глаз входит в его обязанности. И что он и сам не понимает, как вышло так, что он ее проглядел, не успел отвести ей глаза, обмануть чувства и увести прочь подальше. Что он уже многие сотни лет приходит на эту поляну раньше всех, чтобы приготовить все для праздника: расчистить поляну от валежника, настроить должным образом тональность колокольчиков, призвать побольше певчих птиц и научить их пению. А Анна все смотрела на него и думала: «сколько же ему лет? Триста? Пятьсот? Тысяча? Невероятно! А сам на вид чуть ли не моложе нее». Еще по пути эльф показывал ей некоторые лекарственные травы, рассказывал, как они действуют и каким образом их лучше собирать и готовить. Учил некоторым несложным заговорам и заклинаниям на эльфийском языке, чтобы изгонять всяческие хвори. Вскоре они подошли почти вплотную к деревне. Лес кончился и принц сказал что не имеет права переступать этой черты, ведь дальше начинаются владения людей. Он помахал на прощание Анне рукой и произнес

– До встречи!

- До встречи, - эхом отозвалась девушка и побрела в сторону дома. Когда же, пройдя несколько шагов, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на прекрасного эльфа, того на месте уже не было - будто в воздухе испарился.

Вечерело. Анна возвращалась домой неспешно и когда она подошла, наконец, к калитке, к тому времени уже совсем стемнело. Но это были еще не все испытания, что выпали в тот долгий весенний день на долю бедняжки. Подойдя к своему дому, Анна обнаружила свет, горящий за окнами и людские голоса.

- О! Явилась, гулящая! – приветствовали ее нестройные голоса, когда она отворила дверь и вошла в свой дом. Ее горница была полна людьми, которые вволю угощались найденной в печи снедью, усевшись за маленьким низким столом. Густой табачный дым клубился под невысоким потолком. И в маленькой избушке сразу стало тесно и душно от такого большого количества незваных гостей.

- А что это у тебя в хате лишь вода колодезная? А? Хозяюшка? – вопрошал Анну рыжий мельников сын, который давненько не давал ей проходу. – А чего покрепче не найдется ли?

- Нет, - отвечала удивленная девушка, раскрыв рот.

- Так то ты сватов, встречаешь? Э-эх! И вообще, где тебя черти носили? Ждем, ждем ее, ночь полночь, а ее все нет, - продолжал мельников сын. - Не пристало невесте моей по лесам одной шляться! – и подошел поближе к оторопевшей Анне, приобнимая ее за плечи. – А вот поженимся, не пущу тебя шататься по лесам. Жена, она должна свое место знать, которое подле мужа да хозяйства. Верно я говорю? Ну-ка, покажись, покажись моим дружкам, какова ты у меня есть красавица, - и стал вертеть ее за плечи, с гордостью показывая ее гостям то одним боком, то другим. А девушка лишь тщетно пыталась освободиться от хватких грубых объятий под шумный гомон одобрения хмельных гостей. Видимо, чего покрепче они принесли с собой.

- А что, ребята, хороша у меня невеста? Это ничего, что сирота да бесприданница. Зато тещи не будет! Верно я говорю? – и рыжий разразился оглушительным хохотом, который тотчас подхватили гости. - Да косу свою покажи нам, сделай милость. Страсть она у тебя пригожая. Вот так бы намотал на руку и таскал бы с собой везде богатство такое. Ты что с собой сотворила, дура? – Это вскричал рыжий, когда сдернул с головы Анны косынку и обнаружил под ней лишь стриженую голову.

Тут девушке наконец удалось одним рывком высвободиться из бесцеремонных объятий нежданного «жениха». – Не трожь меня, пусти, - тихим, но уверенным тоном отвечала она рыжему парню. – Не пойду я за тебя, и не проси. Не люб ты мне. Вот и весь мой сказ. А вы, гости дорогие, - обернулась она к притихшим дружкам, - уж простите меня за нерадушный прием, но подите-ка вы все прочь. Время уже позднее, я устала и отдохнуть хочу.

- Чегооо?! А кто тут просит то? Кому ты нужна вообще, бесприданница?! Голь перекатная! Я б тебя за одну только косу взял. Мне мельница останется после отца, могу себе позволить. А ты чего сделала? Идиотка! После сама меня прибежишь просить, ах возьмите меня замуж, да поздно будет! Дуууура! – все более распалялся рыжий, пока его дружки, примолкнув и насупившись, потихонечку выметались из хаты. – А чего это ты все в лес то одна хаживаешь? Никак ведьма ты? И волос свой ты потратила на дела свои бесовские! Ведьма! – не унимался мельников сын, в то время как его дружки выволакивали его под руки из дома от греха подальше.

И вот давно уж стихли шаги за околицей, стих шумный гомон сватов, с осуждением перемывающих ей косточки, угомонился и перестал лаять вслед незваным гостям старый цепной пес, а Анна все стояла и стояла посреди горницы, не моргая, будто каменная статуя. А в ушах ее все звенело и звенело такое злое и обидное слово «ведьма». Эх, знал бы рыжий мельников сын, как недалеко он был от истины. Наконец она в бессилии рухнула на постель, не разобрав ее и не раздевшись сама и залилась горькими слезами. Но усталость долгого дня дала о себе знать, и Анна вскоре забылась тревожным сном. Только вздрагивали во сне ее плечи, будто бы она и во сне все еще продолжала рыдать. После дыхание ее стало спокойным и размеренным, тело расслабилось, а на губах заиграла легкая улыбка. Всю ночь Анне снился прекрасный эльфийский принц с жемчужными волосами и фиалковыми глазами.



Год пролетел как один день. С того злополучного, а быть может и счастливого дня, жизнь сиротки переменилась. Она сделала так, как и велела ей королева – капнула на голову несколько капель волшебного эликсира. Уже через месяц коса ее доросла до пояса, а еще через месяц отросла длиннее прежнего и теперь уже доставала до пят. Все чаще и длиннее стали походы по лесу. Она собирала травы, указанные эльфом. Готовила из них настои, отвары и мази. Однажды, у ее соседки заболела корова. И Анна пришла к ней и вылечила животное, дав пожевать буренке особой травки, попоив ее ключевой водой, на которую нашептала особые слова. Когда же у той же соседки сильно заболел ребенок, та уже сама пришла просить Анну помочь, вылечить малыша. Девушка взяла с собой эльфийское зелье, там еще оставалось достаточно. Она капнула пару капель в теплое молоко и дала ребенку выпить. Уже через час хворь отступила. Прикованный к постели малыш встал с кровати, с аппетитом поел и принялся шалить. Радости женщины не было предела, и в благодарность она всучила Анне большую кринку масла, как та не отпиралась. Молва в деревне распространяется быстро. И потянулись к сиротке люди, кто с чем. Кто звал лечить скотину, кто приходил со своими хворями и болями. Девушка старалась помочь всем, никому не отказывала и в беде не оставляла. А взамен люди несли ей в благодарность подарки и подношения. Денег, конечно же, не давали. Хоть и царила святая матерь церковь, хоть и лютовала инквизиция, изгоняя ереси, но все прекрасно знали, как полагается благодарить ворожею за подобные услуги. Соседского мальчишку, подросшего к весне и окрепшего, Анна научила заветному рыбацкому слову, на которое клюет рыба, и тот частенько таскал ей жирных карасей и больших усатых раков.

Были и такие, кто приходил просить наслать порчу на соседа, либо присушить богатого жениха. Таких ходоков гнала Анна печным ухватом из дому до самой калитки.

Дела у сиротки пошли на лад, ей теперь даже работать много не приходилось. Все свое время она проводила в лесу. Поначалу она часто кружила у того места, где впервые повстречалась с прекрасным эльфом, лелея призрачную надежду увидеть его вновь. Но ни терновых зарослей, ни, тем более, самой поляны она не находила. Места все были знакомыми, изведанными. Анна только диву давалась, как могла она так заплутать в прошлый раз.

Время шло быстро, приближался срок цветения серебряного колокольчика. И вот, наконец, долгожданный день настал. Девушка поднялась ни свет ни заря. С замиранием сердца она понеслась по знакомым изгибам узких лесных тропок. Дорожка будто сама ложилась ей под ноги. Вот и знакомые приметы того, что она на месте – сплошные терновые кусты, ставшие как будто еще гуще со времени ее последнего визита. А вот и он, встречает ее, улыбается, берет за руку. Другой же рукой поводит перед стеной из терновника. И злые колючки повинуются приказу, расступаются, дают дорогу. Вот та самая поляна, на которой совсем ничего не изменилось. Так же гонит озорной ветер серебристые волны, так же перезваниваются чудесные цветы.

Все повторилось с точностью до мелочей. Эльфы вышли на поляну, и музыка их лютней многоголосы хором прорезала лесную тишь. Песни их были невообразимо прекрасны. И Анна тайком утирала слезы, пораженная неземной красотой музыки. Она во все глаза смотрела на торжественное шествие, на дам и кавалеров, на саму королеву, стараясь запечатлеть в памяти все детали. И, нет-нет, да и кидала она украдкой быстрые взгляды на прекрасного эльфийского принца, отыскивая в общей толпе его стройную фигуру. После снова подошел к ней паж с ножницами, и снова Анна подарила эльфам свое самое большое богатство – свои длинные и густые, каштановые с медным отливом волосы. И снова дорога домой. Снова он провожает ее. Приятная беседа сделала обратный путь еще короче прежнего, хоть Анна и старалась идти как можно медленней. За короткое время их общения Анна многому успевала научиться у прекрасного эльфа.

Одним мигом пролетел этот волшебный весенний день. Впереди еще год томительного ожидания. Еще год сладких грез и дивных снов, в которых приходил к Анне прекрасный эльф. Она жила этим единственным днем. Конечно, она понимала, что не ровня ему. Все, что ей было нужно – это видеть его, говорить с ним, хотя бы раз в год. Она не питала никаких бесплотных надежд. Тысячу раз она пыталась запретить себе думать о нем. Но разве ж можно запретить мечтать юной девушке?

Юной? Теперь уже это далеко не так. Вот уже долгие годы живет Анна одна. Она превратилась во взрослую статную женщину. В пряди ее прокралась седина. Но оттого лишь еще прекрасней и пронзительнее звучали струны эльфийских лютней. В музыку проникли нотки серебра и лунного света.

Работы у нее теперь прибавилось. Ни минуты она не сидела без дела. Половину своего времени она бродила по лесам и полям, собирая лекарственные травы. Остальное время она принимала нуждающихся в помощи. Уже из соседних сел и деревень тянутся к ней люди. У каждого своя боль и свое горе. А так как мастерство ее росло год от года, то молва о ней быстро разлетелась по всей округе. В родной деревне Анну сторонились и побаивались. Все давно уже заметили, что в один и тот же день она уходит в лес и возвращается с остриженной головой, но в скором времени волосы ее чудесным образом отрастают до земли. Иные бездельники пытались проследить за ней. А после, удивленные, рассказывали, что будто бы исчезала она за поворотом лесной тропки, внезапно и без следа, словно истаивала в воздухе. И летел вслед ей осторожный шепоток : «гляньте-ка, ведьма, ведьма пошла…». Но лишь один сельчанин осмеливался называть так Анну нарочито громко, во всеуслышание. То был рыжий мельник, тот самый незадачливый жених. Он давно получил в наследство мельницу, выгодно женился на дочери купца, обзавелся кучей таких же рыжих ребятишек и внушительным брюшком. Да, видать, так и не простил давней обиды – отказа.

Так всю жизнь и прожила Анна одинокой, в своем еще более обветшавшем домишке на краю деревни. Вольные ветры иссушили ее кожу, которая давно покрылась сеточкой глубоких старческих морщин. Солнце наложило на ее лицо несмываемый, коричневый загар. Беспощадное время согнуло стройный некогда девичий стан, превратив ее в согбенную старуху. Но, тем не менее, она из последних своих немощных сил продолжала и продолжала каждый год приходить на поляну, где цвели серебряные колокольчики, чтобы подарить эльфам свои волосы для струн, чтобы полюбоваться на неувядающую красоту королевы эльфов и ее придворных. И чтобы еще раз увидеть его, прекрасного юношу с жемчужными волосами и фиалковыми волосами. Возможно, что в последний раз в жизни. Потому что чувствовала уже состарившаяся Анна, что доживает на свете свои последние годки. Когда они шли вместе – странно это выглядело со стороны. Прекрасный, статный юноша в богатых одеждах дворянина вел под руку седую старуху, что годилась ему даже не в матери, а уже в бабки. Поддерживал под локоть бережно, с большим почтением, вел неторопливую с ней беседу и лучезарно улыбался ей.

Вот и близится к концу наша сказка. Тот год, в который история эта завершилась, выдался тяжелым, щедрым на беды и потрясения. Все лето стояла изнуряющая жара и сушь. Ни единой дождинки не выпало. Горели леса и торфяники. Огромной черной тучей налетела саранча и пожрала весь скудный урожай. А осенью зарядили бесконечные дожди и туманы, густые и почти ощутимо липкие. Люди стали болеть и умирать от неведомых доселе болезней. Анна боролась с этой напастью как могла. Усердно выхаживала каждого, обратившегося к ней за помощью, но не всегда выходила победительницей в этом споре. И потому обращались к ней теперь сельчане все реже и реже. Иногда под окна ее приходил седой старик с клюкой, иногда один, иногда приводил с собой рассерженных сельчан и выкликал ее из дому. Это мельник, оставивший давно мельницу и дела своим сыновьям, слонялся без дела и подзуживал народ спалить ведьму вместе с хатой. Люди требовали, чтобы ведьма прекратила насылать мор на честной люд и покаялась в грехах публично. Приводили священника, который осенял крестом ее хибарку дрожащей рукой и нетвердым голосом бормотал экзорцизмы. Анна не выходила к ним. Она понимала, что любые оправданья и отпиранья людей только раззадорят.

Зима выдалась суровой. От сильных трескучих морозов замерзала в стойлах и погибала скотина. Овцу или теленка еще можно взять в избу, но как возьмешь в дом коня, либо быка? А потом в деревню пришел голод, как следствие погубленного урожая. Сначала смерть прибрала самых слабых и нестойких – стариков и малых детей. Потом стали погибать от голода и цинги уже взрослые и сильные мужчины и женщины.

Весеннее тепло не принесло облегчения. Голод еще более усилился. Едва показавшаяся молодая зелень сразу обрывалась и съедалась оголодавшими и ослабевшими от цинги людьми. О том, чтобы пахать и сеять, не было и речи – редко у кого сохранилось хоть какое-то зерно для посева. Все больше и больше жителей деревни соглашались со стариком-мельником в том, что это все наветы ведьмы Анны. И что стоит им избавиться от старой ведьмы, то все снова пойдет на лад.

Наступил день цветения серебряного колокольчика. В то утро Анна проснулась от стука и громких возгласов. Открыв глаза, она обнаружила, что в горнице темно, несмотря на то, что солнце уже давно должно было взойти. Анна протерла подслеповатые старушечьи глаза и поняла, что ставни ее заколочены снаружи, а за околицей гудит, будто разворошенный улей, рассерженная толпа. Наскоро одевшись, Анна кинулась к двери, насколько быстро позволяли ей ее старые ноги. Дверь была подперта изнутри чем-то.

А за окнами ее ветхого домишки собралась уже довольно большая толпа. Почти что вся деревня собралась. Никто не хотел пропустить такое увлекательное зрелище, как сожжение ведьмы. Мужчины уже натаскали к ее избушке большую кучу дров и сухую солому, обложили ими домик вокруг. Дело оставалось за малым – поджечь. Но пока что никто не решался взять на свою душу такой грех.

Анна стояла посреди горницы опустив руки и закрыв глаза. Ей не было страшно. К такому исходу она давно была готова, и лишь удивлялась, почему избегла такой участи раньше. Только одного было ей жаль. Она так и не увидит больше эти прекрасные серебряные цветы, не услышит их волшебной музыки, не полюбуется больше на прекрасных эльфов, и на самого прекрасного из них – сына эльфийской королевы. И оттого слезы скатывались из ее выцветших от времени глаз на изрезанные морщинами щеки. Ну почему сегодня, почему не завтра? Тогда умирать было бы легче. Анна учуяла запах дыма, что змеистыми струйками пробивался сквозь заколоченные ставни и прогнившие половицы пола. Ну, что ж, началось.

А на улице в это время в толпе селян раздались удивленные крики. Люди показывали пальцем в небо над лесом, откуда вылетела большая белая птица. Это был лебедь. Он приземлился на покосившуюся крышу и принялся расшвыривать сильными крыльями солому, что была уложена на кровле. Когда лебедь юркнул в освободившееся отверстие меж жердями, маленький домик Анны был уже весь окутан дымом.

- Здравствуй, милая моя Анна, - прозвучал знакомый голос над ее ухом, и Анна улыбнулась. «Что ж, значит все уже закончилось. Я наверняка задохнулась в дыму и уснула вечным сном. И сон этот прекрасен», - подумала Анна.

А голос продолжал,

- И прости, прости меня пожалуйста. Я совсем забыл, как губительно время для тебя. Но я ждал тебя, очень ждал именно сегодня. Ты не пришла, и вот я здесь. Конечно, сейчас не самое лучшее для этого время, но у нас нет иного выхода.

Анну удивили странные слова, но она с улыбкой ожидала продолжения прекрасного сна. Она была счастлива, потому что теперь этот сон мог длиться вечно.

А юноша с фиалковыми глазами, а это именно он пробрался в занимающуюся огнем хату в образе лебедя, вынул из-за пазухи серебряный цветок и вставил его в седые волосы Анны. Она почувствовала это прикосновение, а еще она почувствовала, как волны ласкающего жара пробежали по всему ее телу, начиная с макушки и заканчивая кончиками пальцев ног. Ей захотелось вздохнуть глубоко-глубоко, и она так и сделала, распрямив согбенную спину, но не ощутила привычной ноющей боли, что так досаждает старым людям. Анна в удивлении открыла глаза. Ее принц смотрел с улыбкой на нее и гладил по волосам. По пышным, каштанового цвета, волосам. Анна протянула руку, чтобы дотронуться до его щеки. Во сне ведь все возможно, теперь она может на это осмелиться. И вздрогнула от неожиданности. Ее рука стала как когда-то, много лет назад, нежной, белой и хрупкой.

- Я хотел бы называть тебя своей суженой, наречь тебя невестой своей. Ты согласна, Анна? Конечно, родня моя не одобрит такой поспешности, мы ведь совсем недолго друг друга знаем. Но, мы просто поставим их перед фактом, верно? Ну, так я могу так тебя назвать, милая?

И прочитав в ее глазах ответ, радостных и блестящих от набежавших счастливых слез, эльф запечатлел на ее губах нежный и легкий поцелуй. Анна почувствовала, будто она тает, растворяется в воздухе, исчезает…

Горящая изба занялась уже полностью. Пламя плясало выше крыши. Наконец, ветхая постройка рухнула, не выдержав борьбы с огнем. Над толпой пронеслись громкие возгласы. Некоторые крики были победно-торжествующими – нет больше страшной ведьмы. Иные же изумленными. Некоторые из сельчан рассказывали потом, будто бы видели, как два белых лебедя взлетели над столбом дыма и унеслись в направлении леса.



Ну, вот, в общем то и вся сказка. Ты можешь спросить, откуда я знаю, что принц сказал именно эти слова. Ведь их никто не слышал, откуда же мне знать? Но разве мог он сказать что то иное? Ты можешь усомниться, а удалось ли вообще Анне выбраться из горящего дома. Но разве же могло быть как-то по иному, а? Скажи, разве могло?

---

Темный зверь

Вечерняя мгла растворила

Слепящий глаза свет небесный,

И душу мою поглотила

Глубокая темная бездна,



Где стаей кружат безголосой

Голодные призраки ночи,

Терзая одним лишь вопросом:

Доколе? Терпеть уж нет мочи!



И чувствую, что превращаюсь

В такое же привиденье.

Осенним листом осыпаясь,

Меня покидают сомненья.



Паучьей мерцающей сетью

Окутан мой дух в темноте.

А может быть я на «Том Свете»?

Да нет, уж скорее в Той Тьме.



Бродя по мирам – сновиденьям,

Блуждая по темным дебрям,

Я встретила Тьмы порожденье –

Огромного Темного Зверя.



Окликнула робко его я.

Ладонь протянула несмело.

Луну заслонило собою

Мохнатое темное тело.



Приник головою понуро

К коленям моим напряженным,

Позволив, доверчиво, шкуру

Трепать моим пальцам холодным.



Нещадно глаза ослепило

Некстати пришедшее утро,

И снова меня разлучило

С загадочным зверем мудрым.



С его непомерною болью,

С его стекленеющим взглядом,

С израненной темной душою,

И с кровью, наполненной ядом.



9-10,09,2004,





Это на тот случай, если кто-то еще не ознакомился. **Мышь тоненько хихикнула, хвастунишка**. Это я для Темного сочинила. Это он – странный темный зверь, непонятный, загадочный. Подсела я на него. В Игре ему нет равных. Не было и не будет. Стараюсь его заменить кем-нибудь, играть то хочется, и даже нахожу достойных, очень достойных … но, никто мне его не сможет заменить. Если не получаю дозу в виде общения с ним – мучаюсь, как от ломки. Думаю, я в этом не одинока. То же самое примерно испытывают и все его многочисленные подружки-сестрички. Все держим за него скрещенными пальцы и молимся всяческим богам, какие только есть, кто в кого верит. Хотя, нет, я для него не сестра. Для сестер своих названных он брат по вере, брат по духу, единомышленник. Я же считаю себя христианкой. Но не в этом различие. Для меня он всегда будет неизведанной Темной вселенной, бесконечной загадкой, которую хочется разгадывать и разгадывать, углубляться и нырять в этот Темный омут. А может, это такая своеобразная влюбленность сетевая? Нет, конечно же, нет, но… разве можно не любить луну? Никуда не денешься, Темный, придется тебе светить всем поровну, разрываться на части, раз уж так повелось.

Но вот нашлась нахалка, которая достала луну с неба. До этого надо еще додуматься – луну прикарманить! Теперь будет светить исключительно для нее.

**Мелкая лесная мышь встрепенулась, испуганно озираясь по сторонам. Нет ли где поблизости волчицы, не крадутся ли за спиной ее неслышные, легкие шаги? А то ведь съест за такие слова, проглотит вместе с какашками и не почувствует. Мышь благоразумно юркнула в норку, уже из надежного убежища поглядывая мелкими черными глазками-бусинками, и продолжая размышлять**

Хотя, если так подумать, то кто еще имеет все права на луну, как не волки?

Удачи тебе, милая, сил и терпения. Трудно тебе придется. Намного труднее, чем, ему. Потому что женщинам всегда труднее…. Вотъ…

---

Победа

Почти каждое утро Лиомис, прежде чем позавтракать, встает на весы. Для поднятия настроения. Стрелочка с каждым днем показывает все меньший вес. Великолепно, уже дошла до цифры в 55 кг, которая в начале казалась почти нереальной, учитывая генетическую склонность всех женщин в ее роду к лишнему весу. И даже немного перешагнула ее. Лиомис просто ликует. Победа! Теперь уже и цифра в 50 кг не кажется такой уж недостижимой. С самой самодовольной улыбкой, на какую только она способна, принимается за уборку квартиры. Дело шло бы намного быстрее, если бы она не приплясывала то и дело от радостного возбуждения под какие-то нехитрые мелодии, что крутят обычно по радио. В голове ее вместо мыслей лишь бессвязные восклицания : «есть!», «я это сделала!», «я победила!». И мимо зеркала просто так не пройдет, непременно покрутиться у него, с радостной улыбкой разглядывая свою вновь обретенную постройневшую фигуру. А еще задерет порой майку и не может налюбоваться на запавший вновь животик. Блин, ну как маленькая! Хватит обезьянничать! С трудом заставляет себя вернуться к домашним делам. Вдруг, будто осенило, и она опрометью кинулась к шкафу. Из самых самых дальних глубин были подняты самые старые вещи. Из тех, что уже достаточно старомодны, чтобы никогда их не надевать, но недостаточно поношены, чтобы выкинуть. Вот любимые старенькие джинсы. Она их носила на первом курсе. О чудо! Налезают! И даже не тесны! С любовью проводит по коленкам, где самые настоящие потертости от долговременной и нещадной носки. Потертости подлинные, а не искусственные, как это делают на новомодних джинсах. Эх, где она в них только не была! По каким лесам только не шаталась, по каким только оврагам-буеракам в них не лазила. И с мотоцикла в них падала, и в деревне коров пасла. Вот заплатка – собака укусила. Больше жаль было не собственную шкуру, на которой тоже навсегда остались две отметины от клыков, а почти новые тогда еще штаны, только во второй раз надетые. А вот пятно от гуаши. На пленэре второкурсницы студентки-архитекторы расселись вокруг церкви на маленьких стульчиках. На широко разведенных коленках они держат планшетки с бумагой. Их выгнутые в струнку спинки с оголенными плечами не остаются не замеченными; ворчат и плюются на бесстыдниц старушки прихожанки, подмигивают толстобрюхие попы, проезжающие мимо на иномарках. Лиомис – одна из этих нимф. Сидит в не менее эротичной позе и задумчиво грызет кисть. Внимательные с прищуром глаза подмечают пропорции храма. Рука с кистью опускается вниз, где на земле стоит баночка с водой для промывания кисти. Попыталась было промыть кисть не глядя, не отводя загипнотизированного взора с блистающего на ярком летнем солнце золотого креста. Но в баночку не попала, а попала по штанам. Из-за этого пятна и пришлось с любимыми джинсами распрощаться.

У Лиомис просто страсть к старым вещам. К своим старым вещам, с которыми связано множество воспоминаний. Еще одна шальная мысль промелькнула, и Лиомис углубилась в еще более темные закоулки шкафа. На свет божий выли вытащены совсем уж старые шорты, которые она носила еще школьницей, в 16 лет. Лезут! Свободно и без напряга! У-а-а-а-у-у-у…… уборка затягивается до обеда, но Лиомис это уже совсем не волнует. От нахлынувшего счастья она готова забыть не только про завтрак, но и про обед. Желудок протестующе заурчал при одной только этой мысли. А в теле изумительная легкость, а в голове легкое кружение, а в ногах предательская слабость. Нет, придется все же заложить немного топлива в этот злобный и ненасытный агрегат под названием желудок. Чтобы не хлопнуться в голодный обморок где-нибудь на улице. Конечно, такого еще не случалось, но… береженого Бог бережет.

Ощущение победы еще более греет душу оттого, что вся родня хором обрекла ее начинания на провал. Порода наша такая, и такая уж наша бабья доля, и ничем ты уже природу не пересилишь. А бабушке в деревню уже передали, что ее внучка снова стала похожа на дистрофика. Та велела наказать, чтобы я дурью не маялась, иначе у меня опять будет на лице только один нос торчать длинный. Хм, неужели она полагает, что я все еще буду ее слушаться? Хотя, это и было первым побуждением – подчиниться приказу. Но, я ведь уже большая девочка и имею право сопротивляться, когда говорят «ешь!».

Лиомис в очередной раз задержалась у зеркала. Приблизила лицо близко-близко и повертела головой. С удовольствием отметила, что нос ее и впрямь удлинился и из бесформенной картофелины, присущей маминой родне , потомственных крестьян, превратился в заостренное длинное шило, фамильный нос папиной родни, выходцев из польских панов. Нос любопытного человека, всюду его сующего. Прямо таки во все дырки.

@музыка: Завывания Витаса

@настроение: Игривое

---

Упражнения в магии

Духи иного мира. Они сделали вид, что не узнали меня. И очень удивились. А я стала замечать их, потому что отвыкла. Отвыкла от их постоянного присутствия. Здесь, в шумном и душном городе нет таких сильных духов. Здесь они робко шепчутся. А там… там они кричат песни, устраивают оргии, зовут учиться их танцам.



Странно пустой, неестественно тихой

Кажется ночью эта планета.

Песни как ветры и танцы как вихри

Скрыты потоками лунного света.

Между деревьями пляшут их тени,

В воздухе шепот и запах их тел.

Снова, в порыве страстей и сомнений

Мы изучаем друг друга несмело.

Колкие искры холодного взгляда

Вновь на себе ощущает спина.

Чье-то тепло, и шаги совсем рядом.

Их позвала сюда эта весна.















У меня только шесть минут. Для целой жизни. Еще одной, из многих.

Странное это было ощущение. Нет, очень даже бывалое, но только не так долго, и как то рывками. Это самое наверное и называют «душа рвется наружу». Но нет же, это нельзя так называть. Я пытаюсь слиться с окружающей средой. Какой бы она ни была. Это толчки. Они управляемы. Нет, это напряжения несуществующих мышц крыльев и жабр, но тоже управляемы. На самом деле слиться с природой можно только не задумываясь, ничем из себя не управляя и ни к чему не прислушиваясь, стать животным, ее частью, подчиниться себе.





Камышовая сеть

Чуть видна во мраке.

Будет шепотом петь

Для большой собаки.

Ее тень на земле

Черный росчерк.

Намекнет о себе

Белесой ночью.

---

Дорога. Неровная, каменистая и колючая. Рядом с дорогой тлеет большая мусорная куча. Дым от нее широкой длинной лапой перекрывает мне путь. Когда я подошла поближе, ветер изменился, и струя дыма отодвинулась в сторону. Ну надо же, огонь уступает мне дорогу? Странно. Обычно любой костерок непременно спешит обдать меня своим удушающим дыханием. Но нет, он почуял, что это не другой человек, это я. И как в замедленном кадре, плавно, но неотвратимо, он набросился на меня. Забился в мои волосы, забрался в мои легкие, заразил все внутри меня своей обжигающей яростью, своей горькой, смертоносной гибкостью. Понемногу горечь и пыл выветрились. Появилась радость победы в коротком бою с огнем. Но семя огня с застывшей скорлупой и расплавленной сердцевиной осело куда-то глубоко внизу. До поры до времени. Когда-нибудь я его почувствую?

---

Заклинание очищения

Ветер! Ветер, любимый мой! Выдуй, вытрави, выветри из меня все бытовые дрязги, всю рутину, все раздражение, весь черный осадок, накопленный за этот день без тебя. Гадкая скверна, набросившаяся на меня, жжет и душит, медленно уничтожает меня. Ветер, вытряси из меня эту пыль, выверни меня наизнанку, пронизывай каждую косточку. Унеси от меня все силы и все бессилие, весь разум и все безумие, возьми с собою всю мою любовь и всю ненависть, хотя их никогда не было и не будет. Ибо только ты, ветер, можешь понять меня и очистить меня..

Солнце, солнце! Влей в опустошенное тело то, что ты даришь всем, кто любит тебя, то, чего я была лишена, пока мы с тобою, солнце, были разлучены. Наполни меня своим содержанием и я вновь стану такой, какая я есть на самом деле. Единственная, неповторимая, безымянная, я – сосредоточие этого мира.

Облака, облака… Вечные странники, искатели вечности, разверните передо мной свое величие, заставьте не опускать с вас свой восхищенный взор, позовите меня… Нам ведь по пути. Обманите меня, облака. Пусть мне покажется, что когда-нибудь я буду среди вас, …с вами, …внутри вас,…одной из вас…

@музыка: дорога сна (Хелависа)

---

Паршиво

Господи, что ж так паршиво то?! Когда ж такое состояние было последний раз? О, память моя, коварная и услужливая, как всегда, с точностью до деталей поднимает ощущения пятилетней давности.





Важные цели на нитку

Больно нанизывать было.

Знаки, слова и улыбки

Преобразовывать в силу.

Мокрая тряпка стекает

Каплями страха и бреда.

Зрячие капли устали

Перерабатывать небо.

Нет, я не хуже

Многих других.

Давит и душит

Дым изнутри.

Сковано тело.

Сердце стучит.

Где ж моя смелость?

Лучше ищи.





Да, и сейчас почти то же. Кроме, разве что, дыма. Курить то бросила давно. А заменить нечем. Оттого еще паршивей. Да-а, раз уж я даже не умею скрыть своего паршивого состояния, не смогла замаскировать под макияжем улыбки, припудрить немного легкой веселостью, подвести (отвести) глаза трезвой рассудочностью, причесать и прилизать пробором дыхание (вдох – выдох, вдох – выдох), раз уж выставляю напоказ свои эмоции… Видать, и впрямь дело плохо. Непростительная слабость. Честность и открытость, прежде всего перед самой собой – это просто непростительная слабость. Честность и открытость – непозволительная роскошь. Обещаю, я непременно возьму себя в руки. Это совсем не трудно, стоит только захотеть. Вот именно. Захотеть взять себя в руки – это самое трудное. А все остальное – обмануть себя, заменить незаметно для себя паршивый настрой спокойствием и уравновешенностью, подменить себя. Сначала улыбка снаружи, потом она просачивается и вовнутрь. Такое я проделывала сотни и тысячи раз… потеряла квалификацию, что ли? Снаружи – вовнутрь… вдох – выдох…



Это не тучи летят.

Это луна летит.

Это не ноги гудят.

Это земля гудит.

Это не я шепчу.

Просто, в ушах звенит.

Это не я хочу.

Просто, фантом возник.



И это уже было, все я уже проходила. Все я знаю и все я умею, у меня колоссальный опыт, нет ничего такого, с чем я не смогла бы справиться… Но, Господи, отчего ж так паршиво то?!

@музыка: тошнотворная музыка из рекламных роликов

@настроение: паршиво

---

Лошадка

(для Monzano)





Простуженной осенью стало так жарко

Деревьям, что снова спешат раздеваться,

И ловят небес дорогие подарки –

Чтоб вновь ледяною водой остужаться.

Но мерзнет смешная, в полоску лошадка

На мокром асфальте и жалобно плачет.

И небо подлижет дождями украдкой

Рисунок, что утром оставил здесь мальчик.



** лесная мышь в смущении разводит лапками **. …Вот как то вот так… ** застенчиво бормочет она **. Вот так вот мудрёно и печально, не совсем по теме, конечно… но у меня все стихи грустные, да и осень все же… замечательная пора, в которую так приятно погрустить. Не судите слишком строго, я ведь о вас очень мало что знаю. Да и сочинять «на заказ» я пробовала всего один раз в жизни. Писала легенды к роману в стиле фэнтези для одного парня. Да так увлеклась, что и не заметила, как вышла за него замуж. ** улыбается** шучу, конечно, заметила.









А вот предпоследний мой «шедевр»

Очищенный воздух оброс

Шуршанием ивовых плетей.

И первый легкий мороз

Живую траву обесцветил



Тропой голубиных грез

Взлетит обезумевший ветер

И дернет за косы до слез

Всех девушек, что только встретит.



А после, натешивши взор,

Кидает, бродяга жестокий,

Пылающий желтый ковер

Под стройные девичьи ноги.



Осколками птичьих слез

Продрогший асфальт раскорябан.

Как старый облезлый пес,

Бредет полысевший ноябрь.



Кэл.Я тоже очень люблю осень. Нет, люблю – не то слово. Я просто от нее без ума. В эту пору стихи из меня лезут пачками и разбегаются по углам, как тараканы. Ведь творчества – это легкая форма сумасшествия. Но тогда Темный – самый самый из нас сумасшедший, потому что самый плодовитый.

Медведь.Как тебе такой комплимент?

---

Случайная встреча

Я верю, что любая случайная встреча, любой разговор на улице с посторонним прохожим – вовсе не случайны, будто судьба (или Бог?) что-то старается сообщить нам, предупредить или образумить, или заставить задуматься.

Сегодня, когда я гуляла с ребенком по улице, со мной завела беседу девушка с чертами лица дауна. А ну не смеяться! Это было совершенно очаровательное существо. У нее не было болезни дауна, просто лицо с такими чертами. Так бывает. Акушеры, как только видят такие черты у новорожденного, сразу рекомендуют оставить ребенка государству и не мучиться. Даунята ведь похожи все друг на друга как близнецы. Все дело в лишней хромосоме. Но бывает, что ребенок такой вырастает не круглым идиотом, а вполне мыслящим существом, порой по разуму как подросток, а порой и повыше иного «здорового» человека. В академии моей я встречала такого студента. Внешне – форменная образина, шесть лет привыкала не содрогаться и не отводить поспешно глаз, случайно встречая его в бесконечных переходах и коридорах, лысый, на лице пятна и противный дефект речи, гундосый разговор «в нос». Тем не менее, вокруг него всегда вилась стайка девушек, все ему улыбались, хихикали над его шутками или советовались насчет учебы. Что ж, такой пример еще раз подтверждает, что мозг – это самое главное.

Но у той девушки (женщины?) вовсе не разум был главным достоинством.

Речи ее были просты и примитивны, но я сгорала от стыда за то, что вздумала ставить себя выше нее. «Ой, какой красивый у вас ребенок! Ой, не бойтесь, я не сглажу!» и пошла за мной, когда я сдвинула коляску с места и пошла от нее прочь. «Сколько ей? Одиннадцать месяцев? Ах, годик, ой простите пожалуйста, а моей одиннадцать, а когда день рожденья? А у нас скоро будет через неделю». Поздравила ее, так искренне и сердечно, насколько только могла. «А как зовут? Алиса? А мою Настя. А когда ваша начала ходить? А зубок сколько? А у нас уже клычки прорезаются!» Поддерживаю беседу как могу. Стараюсь изо всех сил, чтобы не выглядеть невежливой букой. Мучительно подбираю слова попроще, стараюсь пропустить в интонации знаменитый певучий пензенский говор, но получается плохо, и потому казню и корю себя за снобизм. И почти ненавижу себя за мысль – кто же ее замуж взял? «Ой, это как Алиса в стране чудес. А еще как Алиса Селезнева. Это Кир Булычев написал. Он умер уже». -.Да, - говорю, - я слышала, жаль его. «А еще мультик такой есть. Там еще этот есть, как его? Громозека! И еще птица-попугай. Ой, нет. Говорун! Как там, самый умный и, и самый…? Не помню уже. Это мой любимый мультик!» и одарила меня широкой и радостной улыбкой, ясной и сияющей, будто весеннее, умытое грозами солнышко. Покорно повторяю прочно засевшие с детства слова: - птица говорун отличается умом и сообразительностью. И получила за это еще порцию сияющего солнца в улыбке. «Точно, точно! Только не дай бог, будут называть лисой Алисой» – Почему же, спрашиваю, не дай бог?. «Ну, как же, она ведь плохая была, хитрая.» И растерянность промелькнула в ее огромадных просто, круглых глазах. Ну, почему же, отвечаю я, мне всегда нравились отрицательные персонажи в сказках, в них ведь есть свое особенное очарование, да и хитрая лиса довольно-таки обаятельна. И тут же прикусила язык, возненавидев себя за извращенное свое пристрастие к построению сложных фраз. На бумаге это может выглядеть уместно, но в живой речи – это признак нездоровой гордыни, и все того же снобизма. А в огромных глазах того странного существа застыло выражение непонимания, еще большей растерянности. Мысленно повторяю про себя: простите, простите меня, милая. И все силы кидаю, чтобы исправить ошибку. Улыбаюсь ей ободряюще, говорю что-то о ребенке, что она тоже у меня хитрая, как лиса. И снова все больше ненавижу себя за мысль, что она недостаточно умна, чтобы понимать меня, что надо быть мне попроще. Жуть как себя ненавижу. Но, похоже, у меня получилось. Она вновь начала говорить, и я узнала, что идет она пешком из больницы до дома, а дом у автодрома, (неблизкий путь по городским меркам, километра четыре), но ходить пешком полезно, а погода чудесная, солнышко. Узнала, что закончила она училище, что уснула вчера у телевизора, так как очень устала, хоть и знает, что так делать нельзя, нет, не потому что вредное излучение, а потому что телевизор может взорваться, что вот уснула так одна старушка, а телевизор взорвался… Говори, говори, милая. Но вот мы упираемся в проезжую часть, я разворачиваю коляску к дому, а ей идти дальше. «А вы в каком доме живете? А на каком этаже? На восьмооом?!!» О, как приятно и тепло обогрело душу ее сочувствие тому, что мне придется втаскивать коляску на восьмой этаж, такая искренняя и огромная жалость ко мне бедной. С неохотой признаюсь, что втащить достаточно на пять ступенек, а дальше мы прекрасно влезаем в лифт. Долго уговаривала я свою дочку, чтобы та помахала на прощание тете ручкой, как она это умеет. Но та лишь разглядывала странную тетю в упор и задумчиво хмурилась (папочкина мимика). 

Я почему то уверена, что эту встречу и эту беседу со странной, маленькой (пониже моего плеча) женщиной-ребенком я запомню на всю жизнь. У меня так часто бывает, накрепко западают и оседают в памяти такие вот интересные случайные встречи. Случайные ли?

Если прочтут эту запись мои родственные души, похожие на меня аутичные, нелюдимые, вечно чего-то стесняющиеся и комплексующие по любому поводу, считающие себя обреченными оставаться в одиночестве, непонятыми, гордящиеся своим образованием и начитанностью «умники» – то вот, посмотрите вот, у кого надо бы поучиться заводить друзей, поучиться искусству общения. Если вдруг когда-нибудь, каким то чудом мне снова встретится она, и мне представиться возможность оказать ей какую либо услугу, то я просто в лепешку для нее расшибусь! Потому что она дала мне за короткое время неизмеримо больше – искреннее внимание, участие, теплоту мне и похвалу моему ребенку. Хотя я для нее никто, всего лишь разнаряженая фифа с сотовым на бедре, напыщенная и самодовольная.



Христос, помнится, убедительно просил нас, людей, быть как дети малые. Тогда, по его мнению, наступило бы царствие небесное. И впрямь, если бы все люди были бы как она, то да, конечно. Но ребенок ли она?

Все мы прекрасно помним школьные годы. Помним, как трудно выживать в детской стае, которая сродни звериной, в которой действуют разумные и правильные законы Дарвина о выживании сильнейшего. Мне доводилось наблюдать как растут цыплята, посаженные в картонную коробку. Все белые скопом набрасываются на того, у кого хоть одно черное пятнышко. И заклевывают до смерти. А не фиг отличаться. Так же происходит и в детской стае. Раз отличаешься – значит на тебе дефект, смерть тебе. И это правильно. Этот механизм очищает ряды разумного человечества от психически неустойчивых, неуравновешенных, неправильных и непохожих. Раз не выжил, не приспособился – то так тебе и надо, значит жить не имеешь права. А хочешь жить – сопротивляйся, борись, приспосабливайся и изворачивайся, притворяйся нормальным – и у тебя будет шанс быть принятым в стаю. Но, это уже другая тема, для другого разговора.

Сегодня я узнала, что есть и другой путь. А ведь ей, бедняжке, наверняка приходилось очень нелегко в детстве. Но она не ожесточилась, не замкнулась. Вот я бы никогда не смогла так запросто заговорить с незнакомым человеком на улице. Мне бы это просто в голову не пришло. В сети – запросто. «Доброй ночи, как людно здесь (либо пусто здесь), не правда ли? Вам не спится? И мне. А вам почему?» Так что же нам не дает и в реальной жизни поступать так же? А потом мы сетуем, что реальность сера и безысходна, что только в сети возможно найти живое человеческое общение и тепло, найти понимание и поддержку. И не понимаем, отчего так происходит.

---

Деревья

Рыдают березы и плачут осины.

Но держатся прямо колючие спины.

Тихонько и жалобно капает с веток,

С дождем вперемешку ушедшее лето.

И только трава, неудержно и глупо,

Обманута солнцем, поверила, будто

Тепло будет вечно, и лезет из гнили

Слепо, наивно, но все-таки сильно.

Скинута тяжесть, утеряна маска.

Странная, ветра холодного ласка

Дарит глоток долгожданной свободы

Усталым деревьям, усталой природе.

Скоро навалится тяжким покоем,

Ветви ломать и сжигать будет холод.

Застонут деревья, совсем нелегко им

Еще одну вечность ждать новой свободы.



Зачем тебе свобода, дуреха? Ты же никогда не ценила ее и не умела ей пользоваться. Ты тяготилась ей. О, с какой радостью, с какой готовностью ты оковала свой безымянный палец золотым обручем! Да вот и сейчас, хоть и считаешь, будто вырвалась погулять в одиночестве, будто бы наслаждаешься нежданно выпавшим часиком ничегонеделанья и свободы, но… Но вот мозги затуманились посторонними мыслями, фантазиями и мечтами, а голова одурманена ядовитым дыханием машин, что стоят ровными рядами на дороге, которая парадоксально именуется проезжей частью. А ноги сами понесли тебя по тому самому маршруту, к старому бывшему кинотеатру, где когда-то ожидала тебя твоя судьба, нервно переминаясь с ноги на ногу и пряча в рукавице шоколадку. Белую, как ты и любишь. А в планах-то было совсем, совсем другое – пройтись по магазинам, подыскать подарок отцу. Так зачем тебе свобода?

Ну как, нагулялась? А теперь живо домой! Темнеет уже! Никогда, слышишь, никогда тебе уже не гулять ночью одной! Думаешь, это такая уж большая потеря?



Ну вот, я все же заразилась. Темный, слышь? Это я от тебя заразилась. Вести дневник – это так затягивает, такая зараза.

---

Зачем?

Даже и не знаю, зачем вообще я завела дневник. Может, поддалась общей тенденции. Чтобы не отставать от мужа, от друзей, от того же Темного (этот – на особом счету). А еще, что скорее всего, из-за жуткой хвастливости и самодовольства. А хвастаться я люблю своими стихами. Все стихи в моих дневниках – только мои. (а если и помещу еще чьи-то, непременно помечу автора). Кто бы знал, какую бурю в моей душе произвели похвалы «Темному Зверю». Это что-то! Приятно? Не то слово. На весь день заряд бодрости и веселья. «Тщеславие – мой любимый грех», как сказал дьявол из фильма «адвокат дьявола». Это точно. Но если вы скажете, что потуги мои на этом поприще жалки, и стихи мои – дерьмо, я, вернее всего, соглашусь. Но… Но! Тщеславие…

Когда-то давно я уже вела дневник. Настоящий. Маленькая такая книжечка. Но если я когда-либо решусь опубликовать что-то оттуда, то знаменитая Шиза (это наверное так зовут музу у Кэлен) просто удавится от зависти. Кэл, привет! Не поддавайся на провокации!

Тщеславие…

---

Зеленый месяц

Зеленый месяц тает

На озере моем.

Глазами согревая

Мой пресный водоем

Те, кто не ищут света

Плывут в его лучах.

И ловят ласки ветра,

Другие не познав.

Те, кто не ищут цели

Выходят из воды.

Их мокрые постели

Восторженно пусты.

И, в воздухе повиснув,

Одетые водой,

Те, кто не ищут смысла,

Встают живой стеной.